На суше и на море-1983., М., Мысль, 1983

Волшебные книги.

      Древних майя никак   не   назовешь  народом-призраком,   бесследно исчезнувшим в глубинах прошедших тысячелетий. До сих пор почти два миллиона прямых их потомков населяют юг Мексики, Гватемалы, Белиз и часть Гондураса. В вечнозеленых джунглях Центральной   Америки   найдены   руины   десятков   великолепных   майяских бродов.  Полки музеев Старого и Нового Света полны изящной расписной керамикой, статуэтками, украшениями из нефрита, кости раковин—вещами, добытыми археологами в ходе раскопок майя-поселений   и   могильников.   Но   парадокс   в   том,   что   еще сравнительно недавно об истории этой самой блестящей цивилизации доколумбовой   Америки   было   не   известно   практически   ничего. Подлинные названия городов и областей, имена правителей, полко­водцев, художников и жрецов, важнейшие события истории этого народа — все это оставалось для исследователей книгой за семью печатями. И   никто   не   имел   ни   малейшего   представления,   как проникнуть в эти тайны.  Положение изменилось, когда ученые обнаружили и перевели с языка майя рукописные тексты книг «Чилам Балам», названные по имени знаменитого индейского жреца-прорицателя, жившего на полуострове Юкатан незадолго до прихода испанцев. Книги эти были созданы майя уже после их завоевания, в XVI—XVII веках, чтобы сохранить в памяти потомков воспоминания о великом и славном прошлом народа. Книги написаны на языке майя, но буквами латинского алфавита и содержат причудливую смесь из сведений исторического, мифологического и астрономического характера. Видимо, какая-то часть этих книг была переписана прямо с древних иероглифических рукописей, избежавших гибели на кострах испан­ской инквизиции. Другие записывались «по памяти», то есть со слов старых мудрецов — хранителей исчезающих знаний. Туда же вошли и более поздние события из жизни майя XVI—XVII веков и даже переводы... из церковных испанских книг. Задача исследователей состояла в том, чтобы из хаотического нагромождения вымысла и правдивых фактов выделить достоверные сведения о древних майя и создать связную историческую картину. На помощь пришли свиде­тельства ранних испанских летописцев, монахов и чиновников, которые застали еще культуру индейцев во всем ее блеске и великолепии. Немалую пользу принесли и многочисленные археологи­ческие находки в древних городах, обнаруженных в джунглях. Общими усилиями ученых разных стран удалось наконец проникнуть и в это «царство молчания», и древние майя заговорили во весь свой могучий голос. И если раньше все, что было известно об этом народе, казалось чуждым и очень далеким, отраженным только в древних памятниках архитектуры и искусства, то теперь его история, по крайней мере последний отрезок — с X по XVI век, предстала во всей ее драматической сложности, насыщенной войнами, восстаниями и династическими распрями. Об одном из наиболее волнующих и ярких эпизодов из жизни майя минувших эпох и пойдет речь. Место действия — полуостров Юкатан (Мексика). Время действия—за три­ста лет до Колумба.Город у двух колодцев. В конце XII века на этом полуострове   сложилась   весьма напряженная    политическая    ситуация.    Правители    Чичен-Ицы — самого могущественного города в этом районе — собирали со свои' соседей все большую дань.  Эта дань была и обременительной, кровавой. Десятки людей требовались для регулярно исполняемого обряда  человеческих  жертвоприношений в «Священном Колодце Чичен-Ицы.  «У них еще недавно был обычай,— писал в XVI веке испанский епископ Диего де Ланда,— бросать в этот колодец живых людей в жертву богам во время засухи...  Бросали также многие вещи  из  драгоценных  камней  и  предметы,  которые они считали дорогими. И если в эту страну попадало золото, большую его часть должен  был  получить  этот  колодец из-за благоговения,  которое испытывают к нему индейцы...»        Засуха для этих мест — явление довольно частое. На полуострове Юкатан, плоской, выжженной солнцем известняковой равнине, нет ни рек, ни ручьев, ни озер. Лишь редкие естественные колодцы — глубокие карстовые воронки — хранят живительную влагу. Испанцы, вслед за майя, называли эти колодцы сенотами (искаженное майяское слово «ц'онот» — колодец): там, где были сеноты, еще в глубокой древности появились крупные центры цивилизации. Место, на котором в VI веке нашей эры возник город Чичен-Ица, особенно благоприятно в этом отношении. Здесь желтую юкатанскую почву прорезали сразу два больших естественных колодца, расположенных на расстоянии около 800 метров друг от друга. Само название города навсегда увековечило этот факт: «чи» на языке майя означает «устье», «чен» — «колодец», а «ица» — название племени или этниче­ской группы майя. «Устье Колодцев Ицев» — так переводится назва­ние города.

        Один из этих колодцев, известный у местного населения под именем Штолок (что означает — «игуана»), находился ближе к центру города, его края были менее обрывисты, чем у второго сенота, а потому он служил главным источником питьевой воды. Другой сенот—знаменитый «Колодец Жертв» был расположен в пяти минутах ходьбы от главного храма города «Эль Кастильо», его другое название- «Храм Кукулькана», т.е. «крылатого змея». Недавно мне довелось осмотреть его. Даже сейчас, восемь веков спустя после описываемых событий, испытываешь невольный тре­пет, стоя на краю гигантского провала с его желтовато-белыми отвесными стенами, покрытыми зеленью ползучих растений. Отвер­стие круглой воронки диаметром свыше 60 метров прямо-таки завораживает, притягивает к себе. Изрезанные трещинами пласты известняка круто опускаются к темно-зеленой воде, скрывающей в своих глубинах тайны ушедших столетий. От края колодца до поверхности воды — более двадцати метров. А глубина его, как мне сказали, превышает десять метров.

     Стоит ли удивляться, что мрачная красота сенота с его высоки­ми, почти отвесными стенами вызывала у древних майя суеверный страх? Видимо, поэтому с давних пор это место избрали для жертвоприношений богам. По мнению большинства ученых, возникновение страшного и омерзительного ритуала, которым печально знаменит «Священный Колодец», относится к довольно позднему времени. В X веке на Юкатан из Центральной Мексики и с побережья Мексиканского залива (Табаско, Кампече) вторглись полчища завоевателей— тольтеков и их союзников—майя-ицев и тутуль-шивов. Они овладели многими городами. Была захвачена и Чичен-Ица (город носил тогда другое название). Завоеватели принесли с собой новые обычаи и обряды, новые черты в архитектуре, искусстве и религии. Среди этих нововведений был и кровавый обряд человеческих жертвопри­ношений. Главным местом его отправления выбрали «Священный Колодец».   Впрочем,   не   исключено,   что   этот   мрачный   ритуал зародился гораздо раньше—еще в середине первого тысячелетия нашей эры. По глубокому убеждению майя, в колодце жил бог дождя Чак. «И он требовал,— пишет английский археолог Энн Уорд,— более приятных даров, нежели тела военнопленных. Поэто­му у местных индейцев существовал обычай во время засухи выбирать для него невесту из самых красивых и знатных девушек города... Невесту одевали и украшали в Храме Кукулькана и затем вели к сеноту вместе с музыкантами, певцами и свитой из жрецов, воинов и знати. На краю колодца находились небольшой храм и каменная платформа, слегка нависавшая над краем. Здесь и соверша­лись последние церемонии. Когда они достигали кульминационного момента, девушку со всеми ее украшениями толкали вниз, и она падала в воду, в объятия бога дождя».

  Вся картина этого жестокого обряда — прекрасная юная дева на краю страшного обрыва, торжественно воскуривающие благовония мрачные жрецы, молчаливая толпа горожан в красочных одеждах, а затем толчок, отчаянный крик, далекий всплеск внизу — производила сильнейшее впечатление. Из самых далеких уголков страны прихо­дили к «Священному Колодцу» тысячи паломников, чтобы бросить в него свои дары всемогущему богу дождя Чаку —покровителю земледельцев. Правители города не жалели средств для пышного обрамления страшного зрелища. Главный храм Чичен-Ицы, посвященный богу ветра Кукулькану — Крылатому Змею, одному из самых главных в пантеоне майя, был обращен фасадом к колодцу и соединялся с ним особой «Дорогой Жертв», выложенной каменными плитами.Посланец богов.Этот мрачный обряд был и весьма удобным способом для сведения личных счетов с соперниками. Одну такую историю почти детективного характера сохранили древние хроники майя. Вот что в них говорится:

Было двадцатилетие 13 Владыки,Когда получили дань верховные правителиТогда началось их царство,Тогда им начали служить.Тогда появились обреченные в жертву, Их начали бросать в колодец,Что бы услышали правители их пророчество.Не пришло их пророчество.Это был Хунак Кеель, из рода Кавич,Кавич- имя того человека,Который высунул голову из отверстияКолодца на южной сторонеТак это и свершилось.Он пошел объявить свое пророчество,Когда он стал говорить,Его начали провозглашать владыкой,Они посадили его на трон владыкОна начали провозглашать верховным правителем,Он не был владыкой преждеОн был только на службе у Ах Меш КукаТеперь же он был провозглашен владыкойОбреченный в жертву Ах Меш Куком.Из этого туманного отрывка можно все же понять, что некий Хунак Кеель, находившийся на службе у правителя Майяпана—Ах Меш Кука, был избран последним для принесения в жертву богам в сеноте Чичен-Ицы. Но, сумев каким-то образом выбраться из колодца, Хунак Кеель объявил собравшейся толпе, что боги назна­чают его правителем Майяпана, и вскоре действительно воссел на царский трон. Ах Меш Кук вынужден был покориться самозванцу, так как ему приходилось считаться и с незыблемыми религиозными  канонами, и с симпатиями народа к «избраннику богов».       

      Впрочем, весь драматизм этого события вряд ли можно до конца понять, даже изучая сообщения древних летописей. Попробуем все же реконстру­ировать события на основе имеющейся информации.  Итак, правитель Майяпана Ах Меш Кук решил избавиться от своего вероятного соперника—военачальника Хунак Кееля, отпра­вив его в качестве «посланца» к богам, обитавшим в глубинах «Священного Колодца». Правитель хорошо знал, что назад такие «посланцы» никогда не возвращаются. И вот на каменной платформе у края колодца разыгралась поразительная сцена. Один за другим исчезали в бездонной пучине дьявольского омута сбрасываемые туда люди. Приближалась очередь Хунак Кееля. И в этот напряженный момент он принимает единственно правильное решение. Выскочив вперед, храбрец взбежал на платформу храма и на глазах изумлен­ной толпы бросился вниз с двадцатиметровой высоты. А несколько мгновений спустя зеленая вода сенота вспенилась, и на поверхности появился Хунак Кеель. «Я вернулся! Я вернулся! — доносился его ликующий голос из каменного жерла колодца.— Боги говорили со мной и назначили меня владыкой Майяпана!» Отвага молодого военачальника покорила толпу. Ему бросили веревку и вытащили из колодца. Ах Меш Кук вынужден был признать свое поражение и уступить царский трон. Став полноправным хозяином Майяпана, Хунак Кеель решил сполна рассчитаться с заносчивыми правителями Чичен-Ицы. Пово­да для войны долго искать не пришлось. В Чичен-Ице в то время царствовал халач виник (правитель) Чак Шиб Чак. Его младший браг Хун Йууан Чак, владыка небольшого городка Ульмиль, похитил во время брачного пира невесту у правителя Ицмаля — Улиля. Имя невесты — Иш Цивнен — известно из старых летописей в книгах «Чилам Балам». Это происшествие и послужило сигналом к войне союза трех городов — Майяпана, Ушмаля и Ицмаля — против могу­щественной Чичен-Ицы. После ряда успешных сражений объединен­ные войска захватили Чичен-Ицу и подвергли ее страшному опусто­шению. В плен попал даже верховный жрец города — Хапай Кан, главный распорядитель кровавых жертвоприношений. Ненависть победителей к этому человеку была столь велика, что они, поставив жреца у стен какого-то каменного здания, буквально изрешетили его своими стрелами. Уцелевшие жители во главе с Чак Шиб Чаком бежали на юг, в непроходимые девственные леса в районе озера Петен-Ица (на севере нынешней Гватемалы), где создали новое государство, просущество­вавшее до конца XVII века.  Чичен-Ица так никогда и не возродилась, хотя время от времени окрестные индейцы появлялись на ее руинах и совершали в «Священном Колодце» жертвоприношения богу дождя Чаку. Испан­ские летописи XVI века сообщают, что последние жестокие обряды в Чичен-Ице были совершены накануне прихода европейских завоева­телей. Но сам город был уже мертв по крайней мере в течение нескольких веков. И только развалины массивных каменных зданий, разбросанных на огромной территории, свидетельствовали о его былом величии. А «Священный Колодец», скрывающий в своих глубинах кости бесчисленных жертв, со временем превратился в грязный сток, заполненный зеленой мутной водой, камнями и илом.Эдвард Томпсон ищет клад.В 1863 году французский исследователь Брассер де Бурбур неожиданно обнаружил в архивах Севильи рукопись уже упоминав­шегося выше епископа Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане», датированную 1566 годом. Разнообразные сведения, приводимые епископом, в том числе и о сокровищах «Колодца Жертв» Чичен-Ицы, вскоре стали достоянием широкой публики. И можно ли было верить епископу? Не окажутся ли приводимые факты о грудах золота и скелетах на дне сенота только легендой, пустым вымыслом? Долгое время так и считалось. Но вот нашелся смельчак, который решил доказать правоту Ланды. Им оказался двадцатичеты­рехлетний консул США в Мериде (Юкатан) Эдвард Герберт Томпсон. В 1904 году он отправился в Чичен-Ицу, поверив древней книге, к которой никто не относился всерьез, и оказался прав, как некогда Шлиман в своих поисках гомеровской Трои.  Купив у местного землевладельца за гроши весь участок, где находились руины Чичен-Ицы, консул принялся за работу. Его вела вперед лишь одна цель — во что бы то ни стало найти на дне забытого колодца сокровища древних майя. Целые дни проводил теперь Томпсон возле таинственного сенота. Сначала осмотрел остатки святилища на краю колодца. Затем, сбрасывая вниз от края ритуальной платформы деревянные чурбаки, имитирующие челове­ческие фигуры, Томпсон определил то место, куда падали в древности несчастные жертвы, украшения и бесчисленные дары богомольцев. Но как извлечь все это из карстовой воронки? Предприимчивый янки нашел выход. Ему удалось доставить из США простую, но надежную землечерпалку и два водолазных костюма. Нехитрый снаряд установили на краю сенота, и работа закипела. Однако шли дни, а стальной ковш поднимал наверх только груды ила, черепки глиняной посуды да куски полусгнившего дерева, перемешанные с костями оленей и ягуаров. Томпсон стал уже сомневаться, действительно ли это и есть «Священный Колодец». Близился сезон дождей с его тропическими ливнями и ненастьем. Планы корыстолюбивого консула повисли на волоске. Но вот в один из пасмурных дней ему наконец улыбнулась удача. Ковш землечер­палки доставил наверх вместе с грязью два желтых комочка душистой смолы копала. Томпсон подержал их в руке, разломил и бросил в тлеющий костер. Облачко душистого дыма от вспыхнувших комочков мгновенно пробудило в душе авантюриста какие-то смутные воспоминания. «Подобно солнечному лучу,— писал он впослед­ствии,— пробившемуся сквозь густой туман, в моей памяти вновь ожили слова старого Х'Мена, мудреца из селения Эбтун: «В старину наши отцы сжигали священную смолу... и с помощью ароматного дыма их молитвы возносились к богу...»»

        Два комочка смолы рассеяли сомнения Томпсона: место, где он так долго работал без видимого успеха, действительно «Священный Колодец». Но где же тогда жертвы? И словно в награду за долготерпение консула землечерпалка стала поднимать на поверх­ность многочисленные драгоценные находки: золотые и медные диски с изящной гравировкой, украшения из зеленого нефрита, бронзовые колокольчики, глиняные чаши, топоры и, что самое главное, человеческие кости. Среди них было несколько женских черепов. Скептики вынуждены были признать достоверность старых преданий о «Священном Колодце» Чичен-Ицы. Уезжая   из   Мексики,   Томпсон   «прихватил»   с собой   и   всю богатейшую коллекцию находок. В США он передал их музею Пибоди при Гарвардском университете. И когда эти вещи и человеческие кости попали в руки специалистов, их удивлению не было пределов: легенда о «невестах бога дождя» лопнула как мыльный пузырь, но родилась новая научная сенсация. Предметы, привезенные из полузабытого города юкатанских майя, оказались подлинным сокровищем для изучения древней истории Центральной Америки. Они принадлежали многим народам и племенам, населяв­шим значительную часть Нового Света—от Северной Мексики до Колумбии. ««Священный Сенот» Чичен-Ицы на Юкатане,— писал известный антрополог Э. Хутон в 1940 году,—был одним из главных источни­ков романтических историй о майя. Колодец образовался в результа­те падения свода пещеры над одной из подземных рек, которая пробила себе путь сквозь известняковые пласты. Согласно древним преданиям, во времена стихийных бедствий и невзгод в колодец бросали девушек и вместе с ними разного рода драгоценности. В начале этого века Эдвард Томпсон решил проверить достоверность этой легенды с помощью землечерпалки. Археология сказала свое веское слово: со дна колодца вместе с илом были подняты украшения из нефрита, золота и меди и множество других предме­тов.   Кроме   того,   из   сенота   удалось  извлечь   ряд   человеческих черепов и костей, что подтверждает, по-видимому, слова старых летописей о человеческих жертвоприношениях. Всего из колодца были извлечены останки сорока двух человек. Кости прекрасно сохранились. И хотя, согласно легенде, все они должны принадле­жать принесенным в жертву девицам, это отнюдь не так: 13 черепов принадлежат взрослым мужчинам в возрасте от 18 до 55 лет, 8 — женщинам от 18 до 54 лет и 21—детям от 1 до 12 лет... Три из восьми женщин, которые были сброшены в колодец, имели еще  при  жизни  серьезные  травмы  головы,   видимо,   от  тяжелых ударов по черепу; одна женщина пострадала от перелома носа. Такие же прижизненные травмы имели и многие мужчины,  брошенные впоследствии в сенот. Все, вместе взятое, свидетельствует о том, что эти взрослые люди, до принесения их в жертву богу дождя, отнюдь не пользовались среди майя каким-либо уважением и почитанием». 

     Эти скупые строки научного отчета специалиста-археолога поста­вили точку на затянувшемся споре ученых с любителями красивых легенд. Майя действительно бросали в колодец людей. Но жертвами их   страшных   богов   были   отнюдь   не   юные   хрупкие   девицы, а мужчины, женщины и дети. Возвращение к сеноту. Вот уже многие десятилетия культурные ценности, принадлежащие по праву мексиканскому народу, находятся в США. Лишь в начале 60-х годов представители Музея Пибоди «в знак дружбы» передали Мексике 94 предмета из коллекции Томпсона, насчитыва­ющей несколько тысяч вещей. Интереснейшая страница древней истории майя по-прежнему оставалась закрытой для мексиканских ученых. Тогда и пришло решение послать собственную экспедицию для исследования «Колодца Жертв».

В 1961 году подготовка экспедиции в основном была завершена. В ее состав вошли археологи из Национального института антропо­логии и истории в Мехико во главе с доктором Эйсебио Давалосом Уртадо, аквалангисты из мексиканского клуба водного спорта и специалисты по подводной технике. Было решено, что для исследо­ваний в сеноте будет использован оригинальный землесос, который успешно применялся при работах в затонувшем городе Порт-Ройял на Ямайке. В колодец спустили большой деревянный плот, укрепленный на стальных бочках. Через отверстие в центре плота вывели наверх трубу землесоса. Вокруг ее основания натянули проволочную сетку, которая должна была улавливать все предметы, выброшенные землесосом вместе с водой и грязью. И вот наступил долгожданный момент: один конец трубы лежит на дне колодца, под многометровой толщей воды, а у другого конца, на плоту, в напряженном ожидании застыли участники экспедиции. Прошло несколько минут, и из жерла трубы ударил пенистый фонтан мутной воды, который обрушился на проволочную сетку.

    К концу дня в ячейках сети лежало уже множество обломков глиняной посуды и кусочков желтого копала—душистой смолы, употреблявшейся древними майя для религиозных церемоний. А на дне колодца, в вязкой грязи, самоотверженно трудились аквалангисты. Они ощупывали каждую расселину, каждую выемку на дне, доставая то, чего не мог захватить землесос. В первый же день они нашли керамический кубок и необычайно интересную фигурку идола высотой около 30 сантиметров из чистого каучука.

Число удивительных находок быстро росло: бусы всех сортов, кусочки полированного нефрита, золотые подвески и десятки мед­ных колокольчиков. Любопытно, что последние почти не имели язычков. -Майя обычно «убивали» приносимую в жертву вещь, ломая ее, прежде чем бросить в колодец.

Священный сенот открыл перед учеными своеобразную подвод­ную кладовую, где были собраны изделия не только майя, но и других народов, живших вдали от Юкатана. Как же могли попасть эти вещи на дно сенота? На этот вопрос отвечает епископ Ланда в своей книге, где он пишет, что «занятием, к которому майя имели величайшую склонность, была торговля».

По обширной сети прекрасных мощенных камнем дорог — сакбе или на лодках, морем, отправлялись караваны купцов с Юкатана в Центральную Мексику (в империю ацтеков) и на юг, в Гондурас, Коста-Рику и Панаму. Туда майя везли соль, хлопчатобумажные ткани, мед и рабов, в обмен они получали бобы какао, нефрит, изделия из золота и меди. У майя практически не изготовляли металла. Поэтому почти все металлические предметы, найденные в колодце, привозные. Это и медные с позолотой кольца из Белиза, и бронзовые колокольцы из долины Мехико, и золотые фигурки божков из Панамы, Колумбии, Коста-Рики.

       Финикийцы Нового Света

Каких-нибудь двадцать лет назад в ученых кругах безраздельно  господствовала точка зрения, что древние майя были малоподвиж­ным и замкнутым народом, сознательно укрывавшимся в непроходи­мых джунглях от всякого рода чуждых влияний. Южные границы их владений были закрыты горными хребтами Гватемалы и Гондураса. Три четверти полуострова Юкатан окружено морем. Сухопутные подступы к нему со стороны Мексики преграждались бесконечными болотами Чьяпаса и Табаско. Это и позволяло майя, по мнению многих авторитетных исследователей, развивать свою самобытную культуру почти в полной изоляции от внешнего мира. Становым хребтом майяской культуры считалось примитивное подсечно-огневое земледелие, а главной идеологической силой общества — изощренная религия.

Поглощенные бесконечными заботами о своих маисовых полях, земледельцы не помышляли ни о чем другом. Им были совершенно чужды какие-либо проявления воинственности. «Война,— писал один американский археолог,— никогда не играла в истории майя такой важной роли, как, например, у египтян и греков». Религия постепен­но проникла во все сферы жизни общества, а ее представители — жрецы сосредоточили в своих руках всю полноту власти. Простой же люд только из-за поклонения богам обеспечивал духовных владык всем необходимым и принимал участие в строительстве дворцов и храмов.

Но эта стройная на первый взгляд концепция, созданная еще в тридцатых — пятидесятых годах С. Морли, Э. Томпсоном, А. Кидде-ром и многими другими исследователями культуры майя, не выдер­живает натиска новых археологических открытий. Прежде всего вряд ли древние майя сознательно стремились к изоляции. История человечества почти не знает таких случаев. И вместе с тем она изобилует массой конкретных примеров совершен­но иного рода.  «Сказки «Тысячи и одной ночи»,— пишет известный немецкий этнограф Ю. Липе,—стали незабвенным памятником важнейшего торгового пути из Багдада в Басру, а по древним крупным торговым артериям, соединявшим Урал с Каспийским морем, на протяжении всей истории переселялись из Азии в Европу все новые и новые массы людей. По древним «шелковым путям», которые вели от Самарканда к Гиндукушу и от Гоби, к Пекину, совершал свои путешествия Марко Поло... В Америке участники торговых экспеди­ций майя преодолевали огромные пространства. Были найдены даже карты знаменитого пути, который вел от Шикаланго (южное побе­режье Мексиканского залива, штат Табаско.— В. Г.) через девствен­ный лес к золотоносным районам Гондураса...»

 Археологические раскопки последних лет доказали наличие ши­роких торговых и культурных связей майяской цивилизации с самыми далекими областями Мексики и Центральной Америки. В самом сердце «Древнего царства» —в вечнозеленых джунглях Пете-на (Северная Гватемала) находятся руины крупнейшего города майя первого тысячелетия нашей эры —Тикаля. Он стоит вдали от моря: в 175 километрах по прямой от Гондурасского залива, в 260 — от залива Кампече и в 380 километрах — от Тихого океана. И тем не менее в городе обнаружено множество «даров моря»: раковины спондилус, иглы морского ежа, кораллы, губки, жемчуг, позвонки морских рыб. В пышных гробницах местной знати часто встречают­ся предметы, привезенные из Центральной Мексики. Столица важ­нейшей мексиканской цивилизации того времени — Теотихуакан— стоит от Тикаля по прямой более чем на 1200 километров. Их разделяют высокие горные хребты, широкие реки, болота и беско­нечные леса. А в Теотихуакане найдено множество черепков майяской керамики и резные вещицы из голубовато-зеленого нефри­та. По предположению ученых, здесь находился квартал торговцев майя. Точно такая же картина наблюдается и в Тикале. В городе обнаружено несколько зданий и храмов, построенных по теотихуаканским канонам архитектуры. Есть там и скульптуры некоторых центральномексиканских богов.

       В городе Копане (Гондурас), расположенном на самом юге территории майя, под каменной стелой VIII века в тайнике найдены обломки золотой статуэтки. Анализ металла доказывает, что она была привезена в майяский город из района Коклё в Панаме. Еще больше данных о торговых связях майя с соседним; областями мы имеем для периода, непосредственно предшествующего испанскому завоеванию (XII—XVI века). Здесь на помощь археологическому материалу приходят свидетельства письменных источников.

         Эрнандо Кортес на пути к Гондурасу в 1525 году побывал богатой провинции майя-чонталь — Акалане и описал ее столицу- многолюдный торговый город Ицамканак. «В Акалане,— отмечает конкистадор,— есть многочисленные торговцы и люди, торгующие во многих местах и богатые рабами и другими вещами, которые обмениваются в этой земле. ...Как мне удалось узнать, здесь нет иного верховного правителя, кроме наиболее богатого торговца, имеющего большую торговлю по морю с помощью своих судов, и таковой есть Апасполон... И это по причине того, что он очень богат и торгует до такой степени, что даже в городе Нито (атлантическое побережье Гватемалы.— В. Г.)... имел квартал со своими агентами». Перед нами — бесспорный образец индейской торговой республики, напоминающей во многих отношениях знаменитые торговые государ­ства средневековой Европы — Венецию и Геную.

       На южных границах территории майя находились в XVI веке еще два важных торговых центра: Нито (в устье Рио-Дульсе, Гватемала) и Нако (на реке Улуа, в Гондурасе). Именно сюда регулярно наезжали за какао и другими товарами юкатанские купцы и вездесущие торговцы из Акалана. Важным перевалочным пунктом, где скрещивались многие сухо­путные и водные торговые пути, был и Четумаль (юго-восточное побережье Юкатана). Эта область славилась своими плантациями какао и обилием меда.

       Нередко наиболее почитаемые религиозные центры были одно­временно и крупными торговыми пунктами. Так, к святыням острова Косумель у северо-восточного побережья Юкатана, где находился особо почитаемый идол богини Луны и деторождения Иш Чель, ежегодно собиралось множество пилигримов из Табаско, Шикаланго, Чампотона и Кампече. По некоторым сообщениям, эти богомольцы были   и   торговцами,   о   чем   говорит   обилие   на   острове   самых разнообразных предметов, привезенных издалека. То же самое касается и Чичен-Ицы с ее «Священным Колодцем», привлекавшим ежегодно массу верующих со всех концов Мексики и сопредельных областей.

Основываясь на этих фактах, американский исследователь Джон Эрик Томпсон предположил, что в древности существовал морской путь вокруг всего полуострова Юкатан: от Шикаланго (Табаско) на западе до южной части Гондурасского залива на востоке. Известный историк А. Миллер (США) говорит, что море играло в жизни древних майя огромную роль как в практическом, так и в ритуальном смысле. Море давало индейцам обильную пищу и служило удобной магистралью для перевозки громоздких и тяжелых товаров. Море было той широкой дорогой, по которой прибывали к майяским берегам из дальних стран диковинные экзотические това­ры. Таким же путем, как правило, проникали на Юкатан и различ­ные чужеземные влияния — религиозные, философские, культур­ные. Но именно оттуда, из голубых бескрайних просторов, внезапно налетали на цветущие города майя страшные тропические ураганы, сея  смерть  и  разрушения.   Оттуда же,   словно  проклятие  богов, возникали вдруг на горизонте легкие ладьи доколумбовых пиратов, приодически совершавших опустошительные набеги на прибрежные поселения.  В числе этих пиратов были и людоеды-карибы с Малых Антильских островов. «Двадцатилетие 5 Владыки, пришли иноземцы, пожиратели людей, иноземцы без юбок их название, страна же была опустошена  ими».  Так лаконично  описывается  один из подобных набегов  карибских  племен  на побережье Юкатана в   1359 году в древней книге майя «Чилам Балам» из Чумайеля.

Таким образом, для майя, особенно для обитателей восточного побережья Юкатана, море было важнейшей и определяющей силой в их жизни, силой одновременно и доброй и злой. Но как могли отважиться на противоборство с коварной морской стихией люди, жившие фактически в каменном веке? До сих пор существует мнение о крайне низком уровне развития мореплавания и кораблестроения у индейцев доколумбовой Америки. Считается, что они не могли на своих утлых челнах совершать сколько-нибудь дальние походы в океанские просторы и ограничивались самыми короткими рейсами у побережья.

   Для такого вывода имелись веские причины. Когда солдаты Кортеса и Писарро сокрушили столицы самых могущественных государств индейской Америки — Куско и Теночтитлан, местное мореплавание практически свелось к нулю. Грозные флотилии боевых лодок ацтеков и майя были рассеяны и потоплены. Торговые связи между индейскими городами насильственно прекращены. Мир доколумбовых индейских цивилизаций постигла невиданная по мас­штабам катастрофа. Стоит ли удивляться, что в считанные годы после конкисты не осталось буквально никаких следов и от высокого мореходного искусства индейцев. И когда изучением традиционной индейской культуры занялись наконец профессиональные археологи и этногра­фы, вместительные и прочные торговые ладьи индейских мореходов выродились в жалкие лодочки, избегавшие выходить в открытое море.   Туру  Хейердалу  пришлось  с  риском для  жизни пройти на бальсовом плоту, построенном по древнеперуанской модели, тысячи миль  в Тихом океане, чтобы доказать скептикам высокие мореход­ные качества этого неуклюжего на вид судна.

А что же древние майя? Неужели они действительно были робкими земледельцами, накрепко привязанными к своим жалким хижинам и маисовым полям в глубине вечнозеленых джунглей? Отваживались ли они выходить в открытое море? И если да, то на каких лодках или судах? По иронии судьбы наиболее полные сведения о мореплавании древних майя содержатся в воспоминаниях и хрониках тех самых людей, руками которых оно было уничтожено.

 Наиболее детально описал морскую ладью торговцев майя еще в начале XVI века Христофор Колумб — первооткрыватель Нового Света. 30 июля 1502 года знаменитый адмирал, в четвертый раз отправившийся искать счастья за просторами Атлантики, обнаружил еще один клочок суши. Это был остров Гуанаха, расположенный близ северного побережья Гондураса. Сам того не ведая, великий мореплаватель оказался буквально в двух шагах от тех сказочно богатых «восточных царств», о которых он так долго мечтал. В нескольких десятках километров к северу от этого островка лежала обширная и богатая страна с многолюдными городами и цветущими селениями — «страна оленя и фазана», так называли ее местные жители — индейцы майя.

Но Колумб повернул на юг и, медленно плывя вдоль центрального американского   побережья,   с   каждой   пройденной   лигой   (лига— староиспанская мера длины, равная примерно 5,6 километра) удалял­ся  от   этой  страны  с  высокоразвитой  культурой.   И  если  бы  не случайная встреча на перепутье морских дорог, мы, вероятно, так никогда бы и не узнали, что первым европейцем, увидевшим майя, был сам первооткрыватель Америки.  Впрочем, предоставим слово летописцу.

   Неподалеку от острова Гуанаха, в Гондурасском заливе, пишет брат знаменитого мореплавателя — Бартоломе Колумб, «мы встрети­ли индейскую лодку, большую, как галера, шириной в 8 шагов, сделанную из одного ствола дерева. Она была нагружена товарами из западных областей... Посредине лодки стоял навес из пальмовых листьев, защищавший от дождя и морских волн. Под этим навесом разместились женщины, дети и весь груз. Люди, находившиеся в лодке, хотя их было 25 человек, не стали защищаться от преследо­вавших их шлюпок. Поэтому наши захватили ладью без борьбы и привели всех на корабль, где адмирал вознес всевышнему благодар­ственную молитву за то, что без всякого ущерба и риска для своих он узнает о делах этой земли».

     Испанцев поразило все: и размеры индейского судна, и числен­ность экипажа, и то, что его члены держались независимо и смело. Но особенное удивление вызвали одежда и внешний вид: невысокие стройные люди с невозмутимыми лицами, в изящных, с яркими цветными вышивками рубахах, плащах, набедренных повязках и юбках из хлопчатобумажной ткани были так непохожи на полуголых обитателей вест-индских островов, встречавшихся до сих пор евро­пейцам. В числе товаров, обнаруженных в лодке, были тонкие хлопчатобумажные ткани, медные топоры и колокольчики, бобы какао, кремневые кинжалы, деревянные мечи с лезвиями из острых пластинок обсидиана, маис и многое другое. Ладья совершала обычный торговой рейс из приморских городов Табаско или Кампе­че (на побережье Мексиканского залива) в Гондурас, вокруг всего Юкатанского полуострова. Во всяком случае ее капитан и владелец во время беседы с Колумбом часто показывал на северо-запад и повторял, что пришел из земли Майя, то есть, что он и члены его экипажа—майя.

      Это маленькое судно, приводимое в движение веслами, должно было вмещать по меньшей мере 40 человек, поскольку помимо 25 мужчин очевидцы упоминают еще женщин и детей, сидевших под навесом из пальмовых листьев. На первый взгляд долбленая лодка таких огромных размеров — нонсенс. Однако существуют и другие испанские источники, подтверждающие это сообщение. Официаль­ный королевский летописец Овьедо-и-Вальдес, говоря об индейцах Вест-Индии (Большие и Малые Антильские острова), отмечает, что они имели долбленые лодки на 40 и даже на 50 человек, «длинные и такие широкие, что между гребцами поперек лодки можно было положить еще целый бочонок». Видимо, речь идет о военной ладье пиратов или карибов, часто совершавших опустошительные набеги на соседние острова и восточное побережье Центральной Америки. Овьедо подчеркивает, что такие лодки изготовлялись из одного древесного ствола с помощью огня и долота и ходили они как на веслах, так и под парусами.

   Конкистадор Берналь Диас дель Кастильо 4 марта 1517 года с юрта одной из каравелл эскадры Франсиско Эрнандеса де Кордозы — первооткрывателя Юкатана—увидел впечатляющую картину: огромный каменный город на берегу и флотилию больших лодок. «И мы увидели,—вспоминает он,—десять крупных лодок, называемых пирогами, набитых жителями этого города, которые спешили к нам и на веслах и на парусах».

Хуан Диас — капеллан экспедиции Грихальвы (1518 год) опреде­лил, что флотилия боевых лодок майя-чонталь, встреченная испанца­ми у побережья Табаско, состояла из 100 судов, вмещавших до 3000 воинов.

Есть все основания предполагать, что индейцы Мексики и Центральной Америки строили суда с нашивными бортами. Такие лодки использовались, например, ацтеками во время осады Теночтит-лана. Их до сих пор строят майя, живущие возле озера Атитлан в горной Гватемале. Вопреки распространенному мнению о том, что парус не был известен в Америке до прихода европейцев, существуют многочис­ленные свидетельства обратного. О парусной лодке майя сообщает в своих «Письмах императору Карлу V» Эрнандо Кортес. Берналь Диас видел в 1525 году у входа в залив Дульсе на атлантическом побережье Гватемалы торговую ладью, идущую одновременно под парусом и на веслах. Полвека спустя испанский монах Алонсо Понсе во время своего путешествия через залив Фонсека так описал лодки местных жителей-индейцев: «Эти лодки плавают хорошо, и индейцы придают им такую форму, чтобы они лучше противостояли боль­шим волнам и бурному морю... Обычно они приводят их в дви­жение с помощью весел, хотя иногда пользуются и парусом, сде­ланным из хлопчатобумажной ткани или из тростниковых цино­вок». Изображения долбленных весельных лодок довольно часто встречается в произведениях искусства древних майя, начиная по крайней мере с VII века нашей эры, хотя и в весьма стилизованном виде. Но тем не менее основные черты описанных выше плоскодонных и мелкосидящих лодок, выдолбленных из больших древесных стволов, отчетливо видны.

Подобный тип судна был как нельзя лучше приспособлен для плавания в водах восточного побережья Юкатана. Вероломные коралловые рифы, часто меняющиеся ветры, не говоря уже о тропических ураганах, представляют здесь постоянную угрозу для судов. Торговые ладьи майя с их мелкой осадкой избегали рифов. Когда же индейцы замечали приближение бури, они могли быстро найти убежище в многочисленных морских заливах и бухтах изрезанного юкатанского побережья. Документы доколумбовой эпохи сохранили нам даже имена тех мореходов, которые регулярно совершали торговые рейсы вокруг всего полуострова. Это были майя-чонталь из Акалана. Джон Эрик Томпсон называет их финикийцами Нового Света, и для этого, видимо, есть все основания. Ладьи в океане.

«Молодая наука- археология, писал в конце 30-х годов географ Рихард Хеннинг,— о которой до конца XIX века история культуры, признававшая лишь литературные источники, ничего не знала, поразительно расширила наши знания о прошлом. Она позволила нам заглянуть в эпохи, считавшиеся навсегда погружен­ными во мрак забвения, эпохи, о которых ничего не рассказывает ни одна народная легенда». Если древние летописи и хроники хранят почти полное молчание дальних морских путешествиях майя, то куда более красноречивы археологические находки — предметы, сделанные майяскими мастерами, но найденные на других территориях.  Ближайшая от Юкатана суша на востоке — остров Куба, отделенный   от   Мексики   всего   лишь   двухсоткилометровым   Юкатанским проливом.   Отсюда   острова   Вест-Индии   идут   как   на   север — к полуострову Флорида (США), так и на юг — к берегам Венесуэлы и в районы в Южной Америке.  Мореходы майя доколумбовой эпохи, двигаясь от острова к острову, могли сравнительно легко попасть от неточного побережья Юкатана до северо-восточной части Южной Америки. Однако господствующие в этом районе ветры и течения благоприятствуют только плаваниям с юга на север. Это затрудняло контакты   майя   с   индейцами   Антильских   островов,   но  не  могло прервать их совсем. Жители Центральной Америки и Вест-Индии обладали в канун испанского завоевания всеми необходимыми навыками и средствами для длительных морских путешествий.

Один археолог-любитель обнаружил в прибрежном песке мыса Сан-Антонио на западной оконечности Кубы обломок керамического сосуда майя первого тысячелетия нашей эры и несколько пластинок обсидиана, который на Антильских островах не встречается. А близ берегов Северной Ямайки аквалангисты недавно нашли различные предметы из обсидиана. Эти вещи несомненно связаны с какими-то торговыми или культурными контактами доиспанского периода. Майя задолго до Колумба заимствовали у обитателей островов Вест-Индии такую удобную в тропиках вещь, как подвесной гамак, а карибы, и араваки в свою очередь привезли с материка знаменитую ритуальную игру в каучуковый мяч, называвшуюся у ацтеков «тлачтли».

Но эти материальные свидетельства пребывания мореходов майя на Антильских островах не слишком обширны. Видимо, особой оживленной торговли с жителями этих островов не было. Другое дело — богатые золотом и какао области Центральной Америки, где находятся сейчас латиноамериканские страны Никара­гуа, Коста-Рика и Панама. Множество золотых предметов и стату­эток, изготовленных в провинциях Кокле и Верагуас — на западе и юге Панамы, было обнаружено при исследованиях в «Священном Колодце» в Чичен-Ице, это прямое доказательство интенсивных торговых связей с жителями самых южных областей Центральной Америки.

        Привозная майяская керамика первого тысячелетия нашей эры обнаружена   археологами   в   Никарагуа  и   Коста-Рике.   На   севере атлантического побережья Коста-Рики, в местечке Ла-Фортуна, найден сланцевый диск с иероглифами майя, а в Эль-Чапарроне — нефритовая подвеска с резной фигурой майяского божества. По определению ученых, первый из этих предметов относится к  300—500 годам и происходит из района Тикаля, второй напоминает изделия горных майя из Каминальгуйю (Гватемала).

        Как   показали   дальнейшие   исследования,   и   эти  сравнительно далекие  от  Юкатана страны не были конечным пунктом морских походов предприимчивых майяских купцов.  Их ладьи бесстрашно бороздили   океанские   просторы   в   поисках   новых   земель,   уходит дальше и дальше на юг и юго-восток. Правда, ни в анналах истории ни в археологических находках до сих пор никаких доказательств этой многовековой майяской Одиссеи найти не удавалось. Голубые воды Атлантики надежно хранили свою тайну. И если бы не одно случайное открытие, сделанное несколько лет назад, то мы, вероятно, так никогда и не узнали бы об этом.     Звучат лишь письмена.

В 1970 году сквозь лабиринты коралловых пещер на острове  Бонайре, затерявшемся в южной части Карибского моря, медленно пробирался человек с фонарем в руке. В одной из пещер, осветив скрытые   в   полумраке   стены,   он   неожиданно   увидел   какие-то странные знаки. Что это? Культовые рисунки местных аравакских племен? Или же следы давнего пребывания на острове средневековых пиратов? И вдруг громкий возглас изумления нарушил вековое молчание пещеры. Исследователь не верил своим глазам. Здесь, на маленьком   карибском   островке   у   самого   побережья   Венесуэлы, более   чем   в   2000   километрах   от  Юкатана,   отчетливо  виделись нанесенные красновато-коричневой краской на стене пещеры иерог­лифы древних майя! Нет, ошибки быть не могло! Профессор Чарльз Лэкомб из Флоридского университета уже давно занимался майяскими  письменами  и  хорошо  знал толк  в  подобных  вещах.   Значит, мореходы майя побывали когда-то на острове Бонайре, за тысячу километров к востоку от своих обычных торговых маршрутов. И не только побывали, но и оставили пространные записи, состоящие из типичных иероглифов майяского календаря.

    Из работ конца XIX века Лэкомбу было известно, что в некоторых пещерах острова есть «индейские письмена». Он и ожидал найти символические изображения и ритуальные знаки араваков. Бонайре — небольшой островок длиной около 38 и шириной 8 километров. Он входит в состав Голландской Вест-Индии и располо­жен всего, в 96 километрах от побережья Венесуэлы, вдали от земель, посещавшихся когда-то древними майя. Голландские архе­ологи, обследовавшие эти места в 1890 году, сняли копии с некоторых пещерных рисунков и опубликовали их, приписав индей­скому племени кайкетиос аравакской группы и определив их возраст не старше чем в 500 лет. Так и считалось, пока на остров не приехал посмотреть на «индейские письмена» профессор Лэкомб. «Когда я,— вспоминает ученый,— впервые увидел на стене пещеры иероглиф «Ламат», служивший у майя для обозначения одного из 20 дней недели, то просто не поверил своим глазам». Было очевидно, что местные индейцы араваки с их довольно примитивной культурой не могли сами создать развитую систему иероглифической письменно­сти и календаря, к тому же как две капли воды похожую на майяскую. Следовательно, надписи из пещеры острова Бонайре — следы пребывания там мореплавателей из страны майя.

Ближайшая к Бонайре территория, населенная индейцами майя, находится на побережье Гондураса, но вряд ли приходится сомне­ваться в том, что влияние этой самобытной и яркой цивилизации распространялось далеко за пределы ее фактических границ. Моряки и торговцы майя вполне могли совершать плавания на запад — на Антильские острова и на юг — вдоль карибского побережья, в Никарагуа, Коста-Рику и Панаму. Нет ничего удивительного в том, что отдельные суда могли уноситься ветрами и течениями далеко в сторону от обычных маршрутов и попадать даже к берегам Венесу­элы. Иероглифические надписи майя были найдены впоследствии и на близлежащих от Бонайре островах — Кюрасао и Аруба. И все же многое еще остается неясным. Серьезные исследования пещерных письмен еще только начинаются: нужны широкие археологические раскопки; следует определить возраст иероглифов, установив по их стилю ту область на территории майя, откуда они происходят. Но навсегда ушло в прошлое традиционное мнение о культуре древних майя как о сугубо «сухопутной», не имеющей развитых традиций мореплавания. Открытия на острове Бонайре красноречиво говорят об огромных достижениях майяских мореходов, неоднократно по­бывавших на далеких землях, затерявшихся в голубых просторах Атлантики.