журнал "Братишка" № 11/2007

«Русская земля богата своими самородками» - эта фраза уже стала аксиомой при упоминании уникальных людей, которые своим пытливым умом и сообразительностью достигли выдающихся результатов в реализации благородных целей, имея порой за плечами исключительно одну идею. В силу технологического процесса нам сегодня уже трудно себе представить, что кто-то будет кустарным способом изготавливать сложные инженерные конструкции. Но, «не сразу всё устроилось, Москва не сразу строилась» - были в нашей истории становления империи, люди, не только прыгающие с самодельными крыльями с церковных колоколен, но и способные по законам плотницкого ремесла сконструировать подводную лодку, да не просто лодку, а с возможностью выхода из нее водолаза- подрывника.

В 1656 году в Подмосковье, патриархом Никоном был основан шедевр отечественного зодчества - монастырский комплекс Новый Иерусалим. Пришедшие с Валдая плотники, основавшие вокруг стройки свою слободу, видимо со временем все стали именоваться «никоновцами», словом, позднее трансформировавшимся в фамилию Никоновых, а слобода- в село Рубцово. Позднее, когда село обзавелось собственным храмом, оно было переименовано в Покровское. Здесь, в 1700 году в семье плотника Прокофия Никонова родился сын Ефим. С детства Ефимка перенимал опыт отца и его товарищей в овладении ремесла, с учителями мальчишке повезло - это были не просто плотники и столяры, а настоящие виртуозы своего дела. Видимо от их влияния и заразился Ефим не дюжей фантазией о применении своих возможностей.

Свой трудовой путь Ефим начал в Павловской слободе, которую тогда воздвигал первый наставник московского царя Алексея Михайловича, боярин Борис Морозов. Дворянин был не чужд рационализаторских предложений, и на заложенной им сложной ирригационной системе искусственных прудов, по примеру Нового Иерусалима, для наращивания холма у крепостных стен и использования водяных мельниц, молодой Никонов начал осваивать для себя «мир безмолвия»- подводную среду. К сожалению, нам не известно, как пришел Ефим к решению о создании подводной лодки, мы знаем только, что первые свои шаги, шаги конструктора, он сделал именно на боярских прудах. Отсюда же он, в 1718 году, он, безграмотный, диктует челобитную самому государю, Петру Алексеевичу.

В своем послании к царю молодой Никонов обещает «сделает он к военному случаю на непри­ятелей угодное судно, которым на море, в ти­хое время, будет из снаряду разбивать кораб­ли, хотя бы десять, иль двадцать, и для пробы тому судну учинит образец». Именно с этого момента, благодаря тому, что челобитная сохранилась в архиве, и принято считать зарождение подводного флота России…

Однако ответа от царя не последовало. За три года до описываемых событий юный российский флот, от удара молнии потерял боевой корабль «Нарва». В 18-м году, Петр распорядился поднять все ценности «с злосчастной «Нарвы». Для этого, в Олонецкой губернии были изготовлены специальные приспособления, весьма эффективные, но сильно трудозатратные. Видимо уже тогда, в голове у императора родилась мысль о создании плавательных средств способных действовать на глубинах. Остается только гадать, почему Пётр не среагировал на челобитную подмосковного плотника. Но через год, настырный Никонов вновь диктует писцу ходатайство государю, в котором жалуется на притеснения чиновников, и обещает сконструировать «потаённое судно» способное бить неприятельские корабли под самое дно, в конце же Никонов сообщает, что готов расстаться с собственной жизнью, если что- то выйдет не так, как планируется.

К этому сроку на Балтике вновь накалилась обстановка: на помощь шведскому флоту пришли англичане. Объеденная эскадра двух сильнейших морских держав непроглядной армадой нависла над неокрепшем российским флотом. Петр I в создавшейся обстановке искал весомые и неординарные решения. По воле небес, в тоже самое время, в его канцелярию вновь поступила челобитная крестьянина Никонова. Ефима вызывают в Петербург, где сначала он попадает на беседу к главе розыскной службы Тайной канцелярии Андрею Ушакову. Андрей Иванович обещает взять молодое дарование под свою опеку, в обмен на клятву о хранении молчания обо всем, что Никонов услышит во дворце, вплоть до гробовой доски.

После ознакомительной беседы, слегка оробевшего плотника представляют лично царю. Их диалог шел наедине, и его стенография не велась, но после него, Никонов внес несколько существенных изменений в свои чертежи: он полностью отказался от размещения на лодке артиллерийских орудий (видимо на эту утопию ему указал сам царь, «капитан - бомбардир Петр Михайлов». Выходил с аудиенции окрыленный Ефим уже в должности «потаенных судов мастера» с приказом царя в строжайшей от чужих глаз тайне построить нужное судно, но не во всю величину, а в размерах, необходимых лишь для того, что бы оно могло достойно пройти испытания в акватории реки Невы, а не в открытом море.

31 января 1720 года, Адмиралтейств-коллегия, в соответствии с указом царя приняла постановление: «Крестьянина Ефима Никонова отослать в контору генерал-майора Головина, и велеть образцовое судно делать, а что к тому надобно: лесов и мастеровых людей, по требованию того крестьянина, отправлять из упомянутой конторы». Контора Михаила Ивановича Головина- Обер- Сарвайерская верфь, где Никонову и суждено было приступить к воплощению своей дерзкой идеи. К сожалению, точных чертежей лодки не сохранилось, позднее, исследователи - маринисты восстановили ее проект опираясь на…квитанции от отпуске строительных материалов на проект «Морель»¹- именно так было решено назвать субмарину. В первые об этом было напечатано в 1825 году, в декабрьском номере журнала «Московский телеграф» в разделе «Науки и искусства», в статье В.Н. Берха «Об изобретении подводных судов в России в 1719 году». Здесь же наш видный географ и историк флота Василий Николаевич озвучил принцип работы и эксплуатацию системы погруже­ния и всплытия.

31 января 1720 года в архиве при Адмиралтейств-Коллегий было заведено, к счастью дошедшее до нас, дело "О строении села Покровского Ефимом (сыном) Прокофь­евым потаенного судна модели и об от­пуске на строение лесов, разных мате­риалов и припасов". Из него следует, что Никонову было выделено 60 досок, по шесть с лишним метров каждая, порядка ста килограмм сала для пропитки досок и осмоления корпуса, три тюленьих кожи, медная проволока, холсты и прочее, прочее. Берхом было высказано предположение, что длина судна была порядка 6,0 - 6,4 м, а ширина (диаметр) - 2,1 - 2,15 м. Судно имело бочкообразную форму, чему лишним доказательством служит привлечение к проекту Никонова профессиональных бочаров.

Система функционирования лодки строилась следующим образом: при открытии запора приемного кингсто­на, забортная вода поступала в нижнюю часть емкости - системы главного балла­ста. По мере того, как его заполняла вода, воздух через открытые вентиляционные патрубки на крыше цистерны вытеснялся в отсек. При этом давление в отсеке несколько повы­шалось, снижая его разницу с забортным. После погружения приемный кингстон закрывался, и лодка приводилась в движение с помощью герметично закрепленных весел. Если же приводился в работу механизм ручной помпы, вес лодки уменьшался, и она всплывала на поверхность. Рубка лодки имела иллюминаторы, позволяющие контролировать ход лодки в надводном положении.

Строительство пробной модели велось чуть больше года, изначально была построена баржа-носитель, длинной около 37 метров, и шириною 10 метров. Палуба баржи была огорожена по периметру, и на ней были размещены стапели для будущей «Морели», а рядом с ними котлы для варения коры березы- ей было решено промазывать весь корпус корабля, для придания доскам большей эластичности и влагостойкости. Наконец, в марте 1721 года, на Неве, в присутствии царя начали проводить испытания. Дабы сохранить их в секретности днем спуска на воду был назначен день, когда вся петербургская публика любовалась «закладочным карнавалом», с праздничным салютом, устраиваемым генерал-адмиралом Апраскиным.

На проведение испытаний было отпущено четыре водолазных шлема, три фонаря (на тупиковые борты и центральный пост), 50 свечей, что давало возможность нахождения под водой 10-12 часов и по два комплекта комбинезонов из юхонтовых кож, на каждого члена экипажа- это видимо было прообразом современного гидрокостюма. К барже подтащили краны, которыми обычно грузили орудия на корабли, саму баржу, от любопытных глаз прикрыли старым парусом, разобрали ограду, на подлодку загрузили мешки с печком для придания судну остойчивости. Поддерживаемая кранами «Морель» соскользнула в Неву, и начала принимать балластную воду. К корме модели закрепили спасательный канат, свободную бухту которого уложили в страхующею шлюпку.

Еще раз повторив всю систему сигналов, Никонов, перекрестясь, задраил люк, и приготовился к погружению. Экипаж лодки, работая веслами, вывел ее на середину реки, с берега прозвучал орудийный выстрел, и лодка медленно начала погружаться под воду. Через несколько минут пушка выстрелила еще раз- «Морель» всплыла у другого берега. Вновь выстрел- и лодка погрузилась. Последовал залп, означающий всплытие, но на глади воды гулял только ветер, вновь выстрел- и ни какого результата…

После третьего залпа вся комиссия начала смотреть на царя - Петр I, взмахом позвал страхующую шлюпку к берегу, сняв с нее бухту с канатом, свободный конец его завели за ворота, и император с окружающими подналегли на рычаги его креста. Канат натянулся, как струна, но начал медленно вытягивать из глубины испытуемую модель с экипажем. Прошло несколько томительных минут, прежде, чем над водной гладью показался корпус корабля. Еще череда усилий присутствующих на берегу, и на «Морели» открыли люк.

Весь экипаж, промокший насквозь стоял перед царем, а из щели в борту лодки стекала грязная невская вода. Государь отнесся к проколу благосклонно, приказав и впредь оказывать Ефиму всяческое содействие, так как теперь Никонов будет строить не опытную модель, а полноценный корабль, в полном масштабе, согласно имеющегося плана.

После неудавшихся испытаний, кораблестороитель внес ряд усовршенствований: мастерами верфи было отлито десять оловянных досок, причем каждая доска была просверлина 5 000 раз, с диаметром сверла не тольще волоска! Это новшество было необходимо для усовершенствования системы всплытия – погружения лодки. После открытия вентиля, забортная вода наченала поступать в цистерну главного балласта, и по мере заполнения воздух вытеснялся в отсек, где неизменно повышалось давление. Наличие небольших «миллимитровых» отверстий в досках, из за малой скорости поступления, позволяли регулировать давление по всей площади сразу. Вооружить же лодку Никонов решил неким прообразом современных одноразовых огнеметов: для этого он вытребовал себе десять медных труд и селитру. По всей вероятности эти трубы предполагалось установить на палубе, под неким углом к горизонту.

Осенью 1724 года лодка была готова к новым испытаниям. К сожалению и на этот раз они были не удачными- как только субмарину спустили по канатам на открытую воду, она стала погружаться против воли команды, при чем капитан едва успел захлопнуть люк, а при ударе об дно был поврежден корпус корабля. Государь-император присутствовал при испытаниях, и на этот раз им было велено что бы «Никонову в вину конфуза никто не ставил». Современные историки данную терпимость царя объясняют тем, что противникам России было известно о строительстве тайного судна в Петербурге, и видимо, лодка, даже не действующая, несла в себе какую то роль сдерживающего фактора.

Никонов к началу следующего, 1725 года исправляет повреждения, и в том же январе умирает царь, однако его дела забвению не преданы: весной Никонов вновь испытывает «Морель», и вновь провал- лодка дала течь. Так продолжалось несколько раз- последние испытания лодки состоялись в 1727 году, и с тем же неудовлетворительным результатом. Известный отечественный моренист Г.М. Трусов наиболее четко сформулировал общую неудачу Е.П. Никонова: «Судно было слишком примитивным для плавания под водой, а тем более для того, чтобы поражать корабли противника огневыми средствами». В конце-концов, лодку, как секретный корабль, надежно заперли в амбаре, подальше от чужих глаз, где она с течением времени и сгнила...

Ее изобретатель, разжалованный из мастеров в плотники, в начале 1728 года отправляется работать на астраханскую верфь. Ефима совершенно справедливо обвинили в значительной трате казенных денег на изготовление судна, которое, после столько проведенных испытаний, так и не смогло действовать самостоятельно. Справедливости ради стоит отметить, что изобретатель лодки хоть и считался человеком «приписным», однако был уже достаточно состоятельным. Последнее упоминание о Никонове приходится на 1735 год, когда он был отпущен на все четыре стороны с закрывающейся верфи в Астрахани.